My friend 
alekstarn (alekstarn) wrote,


https://alekstarn.livejournal.com/180102.html

 О Польше и польской правоте
В нынешнем скандале с принятым в Польше законом и последующим «полу-разрывом» дипотношений обращают на себя особое внимание голоса еврейских радетелей «польской правоты». Для тех, кто не читает по-польски, они звучат намного громче протестов, исходящих из Варшавы, Кракова, Лодзи и прочих мелких пригородов Аушвица, Треблинки, Хелмно, Майданека, Белжеца и Собибора (да простят меня вышеупомянутые радетели, но география Польши ассоциируется в моем сознании прежде всего с этими шестью топонимами).
 
Возражая своим оппонентам, защитники польского гонора приводят четыре аргумента – к ним, собственно, споры и сводятся.
1) Польше вообще не за что извиняться – поляки сами являются жертвами, потерявшими миллионы убитыми и замученными. Напротив, у них столько-то тысяч «праведников народов мира», никакого антисемитизма там не было и нет, а если и был, то крайне незначительный, еврейского внимания не стоящий.
2) Настаивать на реституциях (возмещении ущерба, причиненного во время ВМВ) в наше время абсолютно бессмысленно ввиду целого ряда необратимых изменений в законодательстве, владении, перестройках и проч.
3) Почему привязались именно к Польше, ведь многие (пардон, почти все) были ничуть не лучше, а местами намного хуже?
4) Лучше «быть умным, а не правым», исполнять известный раввинский завет времен галута (не серди гоя) и не ссориться с большой восточноевропейской страной, которая аж несколько раз НЕ поддержала антиизраильские резолюции органов Европейского Сообщества.
 
Позвольте ответить по пунктам.
 
1) На первое утверждение я просто не стану отвечать ввиду его дикости. Польский народный антисемитизм известен своей массовостью, жестокостью и длительной историей. Тем, кто намерен отрицать очевидное, не поможет ни чтение книг, ни просмотр фильмов, ни сетевые дискуссии. Всегда есть люди, которые полагают земной шар плоским. Они так и говорят: «Шар – плоский», и сбить их с этого утверждения невозможно в принципе. Так стоит ли стараться?
 
2) Не в реституциях дело. Нынешний польский закон – всего лишь звено в ряду других, принятых в недавние годы и направленных на отрицание ответственности поляков за Катастрофу (ответственности даже частичной – сотрудничеством с гестапо, поимкой и выдачей евреев, послевоенными погромами). Повторю еще раз: дело не в деньгах, дело в демонстративном отказе от ответственности.
Закон говорит: МЫ ПРОТИВ РЕСТИТУЦИЙ (с этой его частью у меня нет никаких проблем) ПОТОМУ ЧТО МЫ НЕ НЕСЕМ ОТВЕТСТВЕННОСТИ (а вот это весьма проблематично).
 
Почему Израиль НЕ МОЖЕТ НЕ ОТРЕАГИРОВАТЬ на этот закон – и отреагировать жестко? Вот вам аналогия. Вы знаете, что где-то есть подонок, который собирается наплевать на могилу вашего отца и осквернить имя вашей покойной матери. Коль скоро он делает это в тиши своей гадкой норы – черт с ним. Но когда он вылезает наружу, встает нос к носу с вами и открывает свой поганый рот, вы не можете не ответить. Ведь оставить гадость без ответа означает, что вы согласны, и это ваше согласие сквернит память о ваших родителях неизмеримо сильнее, чем все, что может сделать или сказать подонок.
 
То же самое и здесь. Израиль – вернее, каждый еврей – не имеет права соглашаться с демонстративным отрицанием польской ответственности за совершенные злодеяния. Ибо такое согласие означает узурпацию прав жертв Катастрофы. Они НЕ УПОЛНОМОЧИЛИ нас на такое согласие. Они заклеймили ту землю своим предсмертным проклятием, и мы не вправе сегодня выписывать кому бы то ни было индульгенцию от их имени.
 
3) Почему привязались именно к Польше, а не, скажем, к Литве или к Украине (Венгрии, Австрии, Бельгии, Голландии, Франции… и проч.)? По нескольким причинам. Во-первых, потому что именно в Польше сейчас принимаются вышеупомянутые законы – именно там, и более пока нигде. То есть именно поляки, встав с нами нос к носу, ВЫНУЖДАЮТ нас к ответной реакции. Во-вторых, потому что существование других преступников не освобождает от ответственности данного конкретного злодея. И, наконец, в-третьих: придет свой черед и другим - всем до единого. У евреев хорошая память.
 
Лучше всего об этом написал Натан Альтерман в своем стихотворении 1942 года.
 
В тот день, когда будет Суд, непохожий на все суды,
Страна под названьем Германия переполнится плеском воды.
 
Миллионы убийц, в предчувствии адских мук,
Побегут отмывать кровищу со своих заскорузлых рук.
 
Будут мылить, тереть и усердно скоблить ладонь,
И от страха потеть, и свою ненавидеть вонь.
 
Папа с мамой возьмут кувшин и польют сынку –
Палачу, садисту, насильнику, мяснику.
 
Будут с рук капать капли, капля капли святей –
В каждой капле жизнь – отцов, матерей, детей.
 
Будет в каждом германском доме капели плач,
Потому что в каждом германском доме сидит палач.
 
Здесь живёт писака – плотник духовных скреп,
Что нацистским бонзам руки лизал за хлеб.
 
А вот здесь – рабочий, классово-близкий друг.
Выходил под знаменем – красным, в центре – паук.
 
По соседству – химик, физик, стеклянный глаз.
Он создал пулемёт, эшафот, крематорий, газ.
 
Рядом скромный бюргер с сонмом детей, внучат,
Просто ждал – когда же награбленное вручат…
 
Будут в каждом доме руки мыть и тереть,
И дрожать от страха, и смертным потом потеть.
 
И услышав это, всполошится сосед-нейтрал,
Что ворота запер, и ключ подальше убрал.
 
Встрепенётся политик в своей кабинетной тиши –
Тот, кто вёл торговлю, когда надо было тушить.
 
И от малой конторки клерка до ватиканских вершин
Будет литься вода из кранов, будет звенеть кувшин.
 
Потому что в такие моменты не приходится выбирать:
Чем целую вечность мучиться, лучше вовсе кожу содрать…
 
А потом весь мир зарыдает, проклиная свой прошлый грех,
Потому что воды не хватит. Ни за что не хватит на всех.
 
4) Я сильно сомневаюсь, что Польша – именно тот случай, когда следует петь арии из оперы «Не серди гоя». В любом случае, принимая во внимание п.2 (ОБЯЗАТЕЛЬНОСТЬ ЖЕСТКОЙ РЕАКЦИИ), Израиль и евреи в целом могут отказаться от таковой лишь в чрезвычайных обстоятельствах. Примером тому может служить согласие Бен-Гуриона принять репарации от Германии. Как мы помним, это решение вызвало бурю протестов: люди отказывались брать «кровавые деньги» именно потому, что полагали это кощунством по отношению к погибшим. В то же время, положение в Стране было настолько аховым, что у БГ практически не было выбора.
 
Тогда – не было. Но сопоставима ли тогдашняя ситуация с нынешней? Ясно, что нет. Ну, проголосовали поляки разок-другой в пользу Израиля. И что с того? За эту малость мы должны позволять им плевать на наши святыни? Мы и в самом деле стараемся быть «умными, а не правыми» - и именно поэтому начали с крайне незначительной в смысле практической пользы Польши. Начали, чтобы показать остальным, что не собираемся утереться и промолчать. Но это, безусловно, только начало. «Потому что воды не хватит. Ни за что не хватит на всех». А точнее – не хватит никому.
 

oops!

Feb. 28th, 2021 10:22 pm
 gracheeha как всегда ... ну, скажем неточна: ".. другие на эту конференцию не приглашались. 
Пенса, например, там и близко не было."

так вот, пенса приглашали выступить, но он отказался
 

Conservative radio legend Rush Limbaugh died Wednesday morning at the age of 70 following a battle with lung cancer.

https://youtu.be/9chqFE5Qw8w?list=RD9chqFE5Qw8w

[Hook (x2)]
Joshua fit the battle of Jericho, Jericho, Jericho
Joshua fit the battle of Jericho
When the walls come tumbling down

[Verse 1]
You may talk about the bonds of Gideon
You may brag about your men of Saul
But you never saw nothing like Joshua
At the battle of Jericho
When the sun stopped shining in the middle of the day
The sky began to storm
The ram horns, the sheep horns began to blow
When the walls came tumbling down

[Verse 2]
Well I know you've heard about Joshua
He was the son of none
He never stopped his work until
Until the work was done
Up to the walls of Jericho
He marched with spear in hand
"Go blow them ram horns", Joshua cried, "'cos the battle is in my hands"

[Hook]

[Verse 3]
Well the bible says that Joshua's spear was eight of those cubits long
And upon his hip was a double edged sword and his mouth was a gospel horn
Up to the walls of Jericho, he marched with spear in hand
"Go blow them ram horns", Joshua cried, "'cos the battle is in my hands"

[Hook (x2)]
ПОЭТ Роальд Мандельштам

Красные листья перед рассветом
Дворники смыли со стен.l
Нет никаких перемен.

В 50-ые годы по петербургскому андеграунду ходила легенда о одиноком
поэте - обитателе ночного города, читавшем фантастически  красивые
стихи нескольким друзьям-художникам, таким же отверженным, как он сам.
По странной иронии судьбы он был однофамильцем одного из крупнейших
русских поэтов ХХ века.
Мало кто знает, что кроме гениального Осипа Мандельштама был еще один
поэт - Роальд Мандельштам.  Судьба его печальна — тяжелейшие болезни,
арест отца, война, блокада, эвакуация, удушаkющая атмосфера сталинизма.
Морфий — чтобы снять мучительные боли. Нищета, изоляция, обреченность
и в то же время — немыслимая для тех лет творческая свобода.

Запах камней и металла,
Острый, как волчьи клыки,
Помнишь -в изгибе канала
Призрак забытой руки?

Видишь - Деревья на крышe
Позднее золото льют.
В Новой Голландии, слышишь,
Карлики листья куют ?

И, листопад принимая
В чаши своих площадей,
Город лежит, как Даная,
В золотоносном дожде.

Роальд жил очень бедно и время ему досталось тяжелое, но его душевный
мир был замечательно богат и в нем не было места для  убогой
действительности. Просто он существовал в другом измерении. Его поэзия
была устремлена в Серебряный век. Роальд любил Блока, боготворил
Николая Гумилева и нашел понимание среди таких же чуждых как и он.

Розами громадными увяло
Неба неостывшее литьё:
Вечер,
            Догорая у канала,
Медленно впадает в забытьё.

Ни звезды,
              Ни облака,
Ни звука —
              В бледном, как страдание, окне.
Вытянув тоскующие руки,
Колокольни бредят о луне.

Бронхиальная астма у мальчика проявилась впервые в 1936 году - и уже
не отступала до конца жизни. А в 1948 году, вскоре после окончания
школы, Роальду поставили более страшный диагноз – костный и лёгочный
туберкулёз. Он пытался что-то делать. Сначала Роальд поступил на
восточный факультет Ленинградского университета (учил китайский язык)
– но бросил через год, поскольку болезнь не позволяла много двигаться.
Потом он учился в политехническом институте, но тоже бросил.
Он почти не выходил из дома, лежал на кровати – и писал. Наброски,
варианты, попытки создать крупные произведения. 400 стихотворений, по
большей части маленьких – вот и всё, что он оставил после себя.
..Роальд жил в узкой и длинной комнате на Канонерке, недалеко от
Калинкина моста, в квартире под самой крышей, но Ленинград – это не
теплый Париж, и с туберкулезом и астмой так жить совсем не весело...
Мебели у него почти не было, зато были книги. Читая стихи своим
друзьям Роальд с трудом вставал, но он не любил и не хотел читать
лёжа.

Я не знал, отчего проснулся;
Но печаль о тебе легка,
Как над миром стеклянных улиц
Розоватые облака.

Мысли кружатся, тают, тонут,
Так прозрачны и так умны,
Как узорная тень балкона
От, летящей в окне, луны.

И не надо мне лучшей жизни,
Лучшей сказки не надо мне:
В переулке моем - булыжник, -
Будто маки в полях Монэ!

Он не умел тратить деньги, вспоминал Александр Арефьев. Роальд мог
пойти и потратить последние гроши на шляпу или на пирожные – когда ему
было нечем даже платить за комнату.
Его друзьями были члены нонконформистской художественной организации
«Арефьевский круг». Судьбы всех участников этой группы непросты.
Арефьев, русский художник, был исключён в 1949 году из
Средне-художественной при Академии художеств, отчислен в 1953 году из
медицинского университета, провёл три года в лагерях, умер в 47 лет в
эмиграции, во Франции, в 1978 году. Вадим Преловский повесился в 1954
году.
Владимир Шагин, чьи работы  сейчас в Третьяковке, на протяжении 7 лет
(61…68) находился на принудительном лечении в психбольнице.
Рихард Васми был отчислен из архитектурного техникума, работал
колористом на картонажной фабрике, разрисовщиком косынок, клееваром,
лаборантом в Ботаническом институте, кочегаром, маляром.
Шолом Шварц более или менее работал и зарабатывал (маляром,
реставратором), позже его картины выставлялись на выставках в Париже,
Берлине.
Родион Гудзенко отсидел 10 лет в лагере за то, что пытался бежать во
Францию в 50-х.
Собственно, они познакомились на квартире у Рихарда Васми, точнее, в
его единственной комнате, в 1948 году. Шестнадцатилетний Роальд читал
свои стихи таким же юным художникам. Эти люди и сохранили для нас его
поэзию.

Вечерний воздух чист и гулок,
Весь город — камень и стекло:
Сквозь синий-синий переулок
На площадь небо утекло.

Бездомный кот, сухой и быстрый,
Как самый поздний звездопад,
Свернув с панели каменистой,
На мой “кис-кис” влетает в сад.

Старинным золотом сверкая,
Здесь каждый лист — луны кусок:
Трубит октябрь, не умолкая,
В свой лунный рог…
<1954—1955>

Гораздо позже, в  1958 году, он познакомился со скульптором Михаилом
Шемякиным. Впоследствии, уже после смерти Роальда, Шемякин был одним
из инициаторов издания его стихов: именно в его руках оказалась
большая часть сохранившихся рукописей.
* * *
Вспоминает композитор Исаак Шварц:
Отличительная черта его жизни – внутреннее колоссальное богатство и
жуткий контраст с внешней оболочкой его жизни. Я не видел такой
убогости внешней оболочки и такого богатейшего внутреннего мира, вот
такого контраста я, действительно, не встречал в жизни. Этим для меня
Роальд Мандельштам и очень дорог. В этом тщедушном человеке было
столько внутренней силы духа. Очень сильный был характер, несмотря на
такую кажущуюся внешнюю слабость мышечную, сила духа была мощная...
(из беседы на Радио Свобода).
* * *
В противоречии тусклой реальности и ярчайшей духовной жизни – он
напоминал другого страдальца, подарившего читателям свой прекрасный
мир – Александра Грина. Только Зурбаганом и Лиссом Роальда
Мандельштама был Серебряный век русской поэзии, а его волшебный
город-сказка был очень похож на его родной Ленинград.

Вечерами в застывших улицах
От наскучивших мыслей вдали,
Я люблю, как навстречу щурятся
Близорукие фонари.

По деревьям садов заснеженных,
По сугробам сырых дворов
Бродят тени, такие нежные,
Так похожие на воров.

Я уйду в переулки синие,
Чтобы ветер приник к виску,
В синий вечер, на крыши синие,
Я заброшу свою тоску.

Если умерло все бескрайнее
На обломках забытых слов,
Право, лучше звонки трамвайные
Измельчавших колоколов.

февраль 1954
 * * *
В 1956 году он попал в больницу в таком тяжёлом состоянии, что врачи
заранее подготовили и оформили свидетельство о смерти. Но он выжил тогда, его вытянули друзья и стихи. Он часто откровенно и вслух
высказывал своё мнение о советской власти, но в то время как его
друзья-художники регулярно вызывались на допросы, Роальда никто не
трогал. Формулировка, которую услышал как-то Гудзенко: «Мы даже его не вызываем, он сдохнет, это дерьмо! Мы даже его не вызываем по вашему делу, Родион Степанович, он и так сдохнет, его вызывать нечего! Он труп!» Это говорил майор КГБ.

 «Он нигде в жизни не комплексовал о своем маленьком росте, настолько
он был великий человек. И так возвышался над всеми своим остроумием и
своими репликами и никогда и нигде не уронил своего поэтического
достоинства», - писал о Мандельштаме Арефьев.
* * *
Весь квартал проветрен и простужен,
Мокрый город бредит о заре,
Уронив в лазоревые лужи
Золотые цепи фонарей.

Ни звезды, ни облака, ни звука,
Из-за крыш, похожих на стога,
Вознеслись тоскующие руки -
Колокольни молят о богах.

Я встречаю древними стихами
Солнца ослепительный восход -
Утро с боевыми петухами
Медленно проходит у ворот.

Роальд Мандельштам умер в 1961 году в возрасте 28 лет, так и не увидев
опубликованной не единой своей строчки.
«Высох совершенно, два огромных глаза, тонкие руки с большими
ладонями, от холода укрыт черным пальто, а вокруг пара книг и много
листочков с зачеркнутыми стихами, потом опять переписанными» - так
писал Анри Волохонский (автор небезызвестного стихотворения «Под небом
голубым») о последних месяцах Роальда, свидетелем которых был.

За гробом шли всего два человека. Лошадь с санями и две фигуры в
валенках. Да, был ещё Арефьев. Кто-то из родни, кому достались бумаги
Роальда, на всякий случай сжёг немалую часть. Но стихи – сохранились.

 Вместе с Роальдом Мандельштамом покоятся его друзья, художники
питерского андеграунда - Александр Арефьев и Рихард Васми.
Могила троих из ,,Ордена Нищенствующих Живописцев" не забыта, сюда
приходят люди чтобы отдохнуть от суеты и помянуть трёх друзей - двух
художников и одного поэта.

Не может быть, чтоб ничего не значив,
В земле цветы
              Рождались и цвели:
Я здесь стою.
              Я не могу иначе», —
Я — колокольчик ветреной земли.

 Я был цветком у гроба Галилея
И в жутком одиночестве царя.
Я помню всё.
              Я знаю всё.
                             Я всё умею,
Чтоб гнуть своё,
              Смертельный страх боря.

 Мой слабый звон приветствует и плачет.
Меня хранят степные ковыли.
— Я здесь стою!
                             Я не могу иначе.
Я — колокольчик ветреной земли.

Первая книга Роальда Мандельштама – «Избранное» – вышла в Иерусалиме в
1982 году, спустя 20 лет после смерти  поэта. Но все-таки он был, и успел написать стихи..
Цитата из
https://experiment8or.livejournal.com/382103.html?thread=11631511#t11631511

>>У нас кстати не было бардака более обычного, бюллютени у нас были на руках. Но это не имело значения, у нас отобрали почтовые бюллютени и вынесли обычные. Мы проголосовали не выходя из машины.<<

Сядут?
Очень подробный и вполне оптимистический анализ
ситуации на сегодня:

https://www.rushlimbaugh.com/daily/2020/11/04/
Наум Басовский
КВАРТЕТ
1.

Я сам себе объяснить не могу,
откуда пришли они,
как появились в моём мозгу
прожекторные огни.
Я вижу как бы сквозь мелкий дождь,
сколько хватает глаз,
убитый тысячами подошв
серый лагерный плац.
А на скрещении тех огней,
тех беспощадных лучей -
словно бы сцена, и на ней
четверо скрипачей.

Что они делают в этом аду,
где звуки - лишь плач и крик?
Неужто с лагерным бытом в ладу
Моцарт или же Григ?
Концертных залов забыт уют -
облик войны суров.
И всё-таки инструменты поют
в свете прожекторов!
И штурмбанфюрер с помоста глядит
на тех, кто играет внизу,
и, позабыв про воинский вид,
не утирает слезу.

Он горд - это он обнаружил их,
известней которых нет.
Сперва случайно нашёл двоих
и создал из них дуэт.
Потом уже прицельно искал,
сомнения поборов,
и вот ещё двоих обласкал
признанных мастеров.
Для них сказал он: - Да будет свет! -
в мире, что брошен во тьму.
Четыре гения! И квартет
принадлежит ему!

Их привезли из разных земель
и поместили в аду.
Первым Лазар покинул Брюссель
в сороковом году.
Из Вены Йозеф, из Праги Давид,
из Ленинграда Абрам,
и каждый немыслимо был знаменит
там, где жил, и не только там.
А тут, чтоб их бытие пресечь,
нужны были только срок,
холод, голод, болезнь - и печь:
такой рутинный итог.

А штурмбанфюрер прибавил паёк,
вселил в утеплённый барак,
дал инструменты - в общем, помог
выпрямиться кое-как.
Они послушны: что босс велит,
играют почти с листа.
А босс - любитель и эрудит -
знает людей и места,
где ещё сохраняются в тишине
коллекции редких нот,
где и сейчас, вопреки войне,
шедевр ценителя ждёт.

Гармония, правда, чуть-чуть не та -
басовой основы нет:
всё же две скрипки и два альта
не создают квартет.
Но в том и приманка для знатока,
изыска тонкий тайник:
на всей планете наверняка
такой состав не возник.
Они закончили. Босс молчит
несколько долгих минут,
ладонью потом о ладонь стучит
и произносит: - Гут!

И продолжает, как дирижёр,
подняв изящную трость:
- Через неделю к нам в Собибор
приедет высокий гость -
сам группенфюрер; он меломан,
любит старинный лад;
в лагере невозможен орган,
но квартету он будет рад.
Делаем так: Букстехуде, Бём,
а на закуску Бах.
Итак, работайте ночью и днём,
за совесть, а не за страх.

2.

Комендатура, конечно, не зал,
но сойдёт за салон.
Группенфюрер, прикрыв глаза,
в музыку погружён.
Программа исполнена. Он рукой
подзывает к себе квартет:
- А что, мастера, красоты такой
в еврейской музыке нет?
А ну-ка сыграйте мне на заказ,
чего не играли давно.
Я знаю - наверняка у вас
что-то припасено!

Паузу резко прервал Давид -
решенье пришло само:
- Деи Росси л'Эбрео сейчас прозвучит,
"А ширим ашер ли-Шломо".
И вот две скрипки и два альта
стали играть хорал,
и в нём такая была красота,
которой никто не знал -
ни тот, знаток, ни тот, меломан,
тем паче никто другой, -
но все понимали: тает обман
при встрече с правдой нагой.

Пели скрипки и пели альты
то, что не пелось давно.
Мелодия шла с такой высоты,
где и дышать мудрено.
И говорил семнадцатый век,
в двадцатом веке звуча,
о том, как давно презрел человек
ничтожество палача.
В хорале, который уже не забыть,
читалась простая суть -
что тот, кто тело может убить,
душе не страшен ничуть.

Последний аккорд. Спокойный поклон.
Как на сцене, стоит квартет,
словно не было войн, и зон,
и всех беспощадных лет,
и только музыки торжество,
и жизнь победила мор,
и группенфюрер молчит мертво
и мёртво глядит в упор.
Потом встаёт, элегантен, сед,
глаза - два осколка льда:
- Концерт окончен. А этих - нет
и не было никогда.

И выходит, отбросив стул,
своей охраной храним,
и штурмбанфюрер вдруг стал сутул
и молча пошёл за ним.
А скрипачи побрели гуськом
в свой утеплённый барак,
и каждый не мог не думать о том,
что завтра - конечный мрак.
Но в те же сутки, как Божий гнев,
была бомбёжка в ночи,
и штурмбанфюрер погиб, не успев
артистов пригнать к печи.

3.

В Швейцарии есть городок Роттервиль,
в городке старинный собор.
Красив его благородный шпиль
на фоне далёких гор.
Собор акустикой знаменит
и ещё органом своим,
и светская музыка тут звучит
раз в неделю по выходным.
Событие семидесятых лет
живёт в афишной строке:
всемирно известный Венский квартет
даёт концерт в городке.

В программе - классики разных стран
и новое есть письмо:
Ма'аяни - фрагменты поэм "Кумран"
и "А ширим ашер ли-Шломо".
И была эта музыка так свежа,
словно грозы гуляли здесь,
и объём от органа до витража
переполнен озоном весь,
и была в том лёгкая, что ли, печаль
о чём-то небесном таком,
что в суете мы теряем, а жаль,
и только мечтаем тайком…

К тому, кто первую скрипку играл,
подошёл в антракте старик -
сед, элегантен: - Последний хорал
воистину был велик!
Могу ошибаться - поправьте меня,
я был бы ошибке рад, -
но нечто похожее слышал я
лет тридцать тому назад.
- Вы не ошиблись, - он слышит в ответ
словно бы залпа гром. -
Похожее вам играл квартет
в лагере, в сорок втором.

- Не понимаю. - Мой вам совет:
не торопите года.
Ведь я из тех, которых нет
и не было никогда.
Вы позабыли свои слова,
свою прощальную речь,
которая нас превращала в дрова
и направляла в печь.
За эти слова суди вас Бог -
я прочно запомнил их,
я, единственный из четырёх,
оставшийся ныне в живых.

Глаза зажглись ледяным огнём,
застыло лицо старика
и проступили резко на нём
два каменных желвака:
- Вы других не стоите слов,
и если хотите знать,
я стар, но и сегодня готов
их повторить опять.
Увы, сегодня такой приказ -
не во власти моей,
но уверяю, настанет час,
чтоб возродиться ей!

Не совершу я особый грех,
тот повторив приказ:
немец, француз, и швед, и грек -
равно не любят вас.
А если Европа вам не указ,
то под сводом иных небес
точно так же не любят вас
индиец, араб и перс.
- Вы правы, - устало сказал скрипач, -
на это не возразишь.
Так что ж мне, палач, ложись и плачь?
Или - живи, как мышь?

Нет! Тысячелетий неспешный бег
мне твердит о своём:
сотни народов исчезли навек,
а мы, евреи, живём.
Задайте вопрос, почему же так,
и дайте честный ответ:
десятки империй ушли во мрак,
а мы, гонимые, - нет.
И то, что сегодня узнали вы,
легло на тот же мотив:
ваши вожди тридцать лет мертвы,
а я, вопреки им, - жив.

И музыка из невозможной страны
звучит в свободной стране,
и, слушая, люди понять должны,
на чьей Господь стороне.
А мы - мы знаем, что с нами Он,
Его негаснущий свет;
мы записали Его Закон,
выше которого нет.
А музыка… Что же, в ней красота,
служу ей, покуда жив.
И всё. На свои вернёмся места -
кончается перерыв.
НАУМ КОРЖАВИН, 1976 ГОД!

Шум в Лувене, в Сорбонне восстанье.
Кто шумит? Интеллекты одни!
Как любовник минуты свиданья,
Революции жаждут они.

А у нас эта в прошлом потеха.
Время каяться, драпать и клясть.
Только я не хотел бы уехать.
Пусть к ним едет Советская власть.

К ним пусть едет - навстречу их страсти,
Чтоб мечты воплотив наяву,
Дать им всё, что им нужно для счастья...
Без неё - я и так проживу.

Вы смеётесь, а мне не до смеха.
И хоть вижу разверстую пасть,
Не хочу из России к ним ехать,
Пусть к ним едет Советская власть.

Лишь свобода особого рода
Им нужна... Пусть!.. А мне бы вполне
И банальной хватило свободы:
Остальное - при мне и во мне.

Только нет ее - вот в чем помеха.
И не будет - такая напасть!
Всё равно не хочу я к ним ехать -
Пусть к ним едет Советская власть.

К ним пусть едет - к поборникам Цели.
Пусть ликуют у края беды
И товарищу Дэвис Анджеле
Доверяют правленья бразды.

А она уж добьется успеха
И заставит их в ноги упасть.
Нет, не зря не хочу я к ним ехать,
Пусть к ним едет Советская власть.

Пусть к ним едет - сам чёрт им не страшен,
Коль свобода совсем не мила.
Очень жаль, - но таскать им параши
Взад-вперёд за такие дела.

Не смеюсь - тут совсем не до смеха:
Разве радость, что миру пропасть.
Нет, друзья! - не хочу я к ним ехать.
Пусть к ним едет Советская власть.

Пусть ведёт к ним голодные годы,
Пусть их ложь разъедает, как дым.
Пусть!.. Под сенью банальной свободы
Буду честно сочувствовать им.

Сам прошел я сквозь эти успехи,
Сам страдал и намучался всласть...
Нет, не вижу я смысла к ним ехать.
Пусть к ним едет Советская власть.

Я тогда о судьбе их поплачу,
Правоте своей горькой не рад,
И по почте пошлю передачу
Даже Сартру - какой он ни гад.

И поймет он - хоть будет не к спеху,
Что с ним сделала пошлая страсть.
А пока - не хочу я к ним ехать.
Пусть к ним едет Советская власть.

Отольются им все их затеи,
Будет кара - не радуюсь ей.
Только знайте - не их я жалею,
Посторонних мне жалко людей.

Им ведь будет совсем не до смеха -
В переделку такую попасть:
Там ведь некуда будет уехать:
Всюду будет Советская власть.
Как будто 2020 год оказался недостаточно безумным! Теперь демократы и их господа из правящего класса открыто заговорили о том, чтобы устроить государственный переворот. Возможно, вы это пропустили — из-за массовых беспорядков, карантина и того ежедневного хаоса, который мы были вынуждены терпеть весь этот год, ставший самым кошмарным городом моей жизни. Но это происходит.
https://igor-piterskiy.livejournal.com/515551.html
Pray for Rush Limbaugh and America.
Page generated Jun. 30th, 2025 04:01 am
Powered by Dreamwidth Studios